Писатель стремился подчеркнуть радикальный характер ценностей арт-группы, отвергавшей любые нормативные стереотипы об отношениях между полами. Конвенциональная культура, как бы подразумевает Битов, расценивает отказ от сексуальных отношений как подрыв господствующего социального порядка — не менее вопиющий, нежели собственно нарушение сексуальных табу. В такой системе координат совместное творчество как бы исключает физическую интимность.

Эпатажное суждение Битова многое говорит нам как о популярных «митьковских» концепциях, так и о глубоком понимании автором идей арт-группы. Прежде всего, он, причисляя Флоренских к «Митькам», вместе с тем проводит некую условную черту между четой и группой (причем может показаться, что творческой самостоятельности и эстетической независимости каждого из супругов не уделяется должного внимания). А главное, его слова позволяют нам ощутить, как описание аффективных и эмпирических аспектов творческого сотрудничества наталкивается на языковые границы. В шинкаревских произведениях о «Митьках» Флоренским отведены яркие второстепенные роли в разворачивающейся драме отношений самого Шинкарева и Дмитрия Шагина, которых я назвал «мерцающими близнецами» движения. Битовская метафора инцеста свидетельствует о том, что автор чутко уловил важнейшую роль интимности в творчестве Флоренских. Я же, пойдя еще дальше, утверждаю, что именно Флоренские, в сущности, с наибольшей полнотой воплощают идеологию «Митьков» как социального и творческого движения.

В отличие от творческой продукции Шинкарева, Шагина и Тихомирова, деятельность Флоренских не просто декларирует или подразумевает, а наглядно демонстрирует возможность существования коллектива из двух участников, который при этом не вырождается в тот «тоталитаризм для двоих», о котором с тревогой писала Ханна Арендт[260]. В отличие от Шагина и Шинкарева, Флоренские не объявляли себя хранителями «митьковского» наследия. В тексте о мультимедийной инсталляции Флоренских «Русский трофей», причудливо воссоздающей военную символику и атрибутику, заведующий отделом новейших течений Русского музея Александр Боровский пишет, что Флоренские стремятся привлечь внимание к «трофейному бессознательному, т. е. коллективному, не укорененному в исторической конкретике»[261]. Представляется целесообразным расширить такое понимание и добавить, что оба художника также приподнимают завесу над коллективным бессознательным, которое, однако, парадоксальным образом не принадлежит никакой группе. Данная Битовым характеристика творческого метода Флоренских, броская и меткая, располагает к дальнейшему обсуждению; предпринимая этот гамбит в расчете на живой отклик, писатель определяет (быть может, помимо воли) ключевой действующий принцип их творчества. В творчестве Флоренских коллективное бессознательное проявляется в форме тесного союза двух человек, который также служит порождающей моделью более крупных объединений. Творческая деятельность «О & А Флоренских» складывается из тесного взаимодействия между по меньшей мере тремя разными художниками: Ольгой и Александром по отдельности, а также их общей идентичностью, представленной брендом «О & А Флоренские». В промежутках между этими составляющими возникают и другие ипостаси: так, Ольга и Александр с почти театральной важностью реагируют на самостоятельные проекты друг друга («Таксидермия» и «Смиренная архитектура»), а инсталляция «О & А Флоренских» «Движение в сторону ЙЫЕ» вносит сознательный вклад в «митьковскую» мифологию. Творчество Флоренских — ярчайшая иллюстрация лотмановского положения о развитии бинарных оппозиций в рамках текста или субкультуры: «бинарность <…> следует понимать <…> как множественность, поскольку каждый из вновь образуемых языков в свою очередь подвергается раздроблению на основе бинарности»[262]. Любой арт-объект, созданный четой Флоренских, рассчитан на взаимодействие с другими объектами или даже с людьми. Коллективное авторство, пренебрегающее такими диадами, неизбежно терпит неудачу, препятствуя развитию демократических взаимоотношений.

С точки зрения указанной дифференциации творчества Флоренских представляется уместным и продуктивным использовать их практику самоименования в качестве отправной точки для, во-первых, интерпретации их работы в собственных категориях художников, а во-вторых, для исследования этого творчества как «пристройки» к обширному комплексу литературных и визуальных произведений «Митьков». Оба художника обладают сразу несколькими идентичностями, причем ни одна из них не теряется на фоне тесного рабочего союза, находящего яркое отражение в их творчестве. Оба известны нам как бывшие участники арт-группы «Митьки», а также под несколькими разными именами: Ольга, Оля, Александр, Саша и «О & А Флоренские». Говоря о них по отдельности, я буду использовать полные имена, а при обсуждении коллективного творчества — общий «именной бренд».

Творчество обоих Флоренских проникнуто восхищенным вниманием к различным системам письменности и режимам визуальной репрезентации, что отсылает к фундаментальному единству письма и живописи, отраженному в глаголе «писать». Ни в русском, ни в английском варианте смысл их творческого «бренда» не сводится к «торговой марке». Правила ономастики русского языка требуют, чтобы фамилия, если она принадлежит по меньшей мере двум лицам, стояла в форме множественного числа: «О & А Флоренские»; английский же язык предписывает в таких случаях единственное число: «O & A Florensky». Почти все творчество четы пронизано желанием подчеркнуть художественные аспекты письма как визуального символа и устного слова. В их работах, зачастую в одном и том же произведении, используется (или симулируется) целый ряд разных письменностей: грузинская, латинская, еврейская, а из кириллических — русская, церковнославянская, черногорская и украинская. Нередко они соседствуют на рисунках и картинах, посвященных заграничным поездкам пары. Близость двух художников, работающих в одной мастерской и вместе путешествующих, друг к другу, а также к отечественной и зарубежной публике становится самостоятельной темой работ Ольги и Александра.

Универсальность глифа «О & A» для разных языков, использующих латинский алфавит, и разных форм кириллического письма (как славянского, так и среднеазиатского) подчеркивает значимость этих букв для понимания творчества Флоренских и вообще «Митьков». Особо важна буква, обозначающая имя Ольги. Ольга и Александр представляют себя как «О» и «А», две наиболее распространенные гласные фонемы русского языка. Выразительнее всего здесь фонема <О>, воплощающая женский элемент команды, имиджа и марки Флоренских: в зависимости от ударения в слове она может произноситься как [о], [а] или [ъ], тогда как <А> предполагает лишь чередование [а] и [ъ]. Фонема <О>, охватывающая оба звука, [о] и [а], лидирует в паре, выступает ее альфой. Смысл бренда «О & А Флоренские» как сочетания различных идентичностей дополнительно усиливается тем обстоятельством, что форма множественного числа может подразумевать двух мужчин, двух женщин, братьев и сестер в любой комбинации или же двух людей без указания пола. Играя с неоднозначными смыслами указанных гласных в русском языке, Флоренские задействуют аспекты «митьковской» саморепрезентации. Как уже говорилось во второй главе этой книги, Шагин рассматривает группу как семью из одной сестры и множества братьев, а Шинкарев называет «митьков»-мужчин «братушками», женщин — «сестренками».

Облик Ольги в реальной жизни словно бы подтверждает это впечатление гибридного гендера: на групповых фото «Митьков» и на портретных снимках с персональных выставок (таких, как «Передвижной бестиарий» — совместный проект с Александром Флоренским)[263] она предстает со стрижкой «паж» и в одежде унисекс